В международном цифровом прокате можно наблюдать «Опавшие листья» — четвертую часть «пролетарского цикла» Аки Каурисмяки, отмеченную призом каннского жюри (еще одна награда — у собаки Альмы). Алексей Филиппов размышляет, как в новом (и, кажется, опять прощальном) фильме финского классика уживаются сплин и надежда, Брессон и рок-н-ролл, вневременность и эхо 2022-го.
Хельсинки, наши дни. Анса (Альма Пёюсти из «Туве») работает в супермаркете: следит, чтобы на полках молочного отдела не стояла просрочка. Иногда разрешает страждущим забрать пару продуктов, обреченных на утилизацию. В качестве сувенира и одиного ужина может взять домой списанный сэндвич. Холаппа (Юсси Ватанен из «Неизвестного солдата»), напротив, тащит на работу бутылку: без спиртного промышленные трудодни тянутся для него бесконечно. Сначала двое 40-летних, привыкших к своему укладу, будут видеться как незнакомцы в баре: она с коллегой, он тоже. На сцене или из музыкального автомата — мелодии одиноких сердец: от «Серенады» Шуберта до рок-н-ролльного кокетства Hurriganes и шлягеров двух сестер из группы Maustetytöt.
Дальнейший сюжет «Опавших листьев» напоминает анекдот: Холаппа и Анса периодически пробуют наладить контакт, но алкозависимый мужчина то руку поранит, то потеряет записанный на бумажку телефон, то, скажем обтекаемо, голову. Банальщина про встречу двух одиночеств в партитуре финского классика Аки Каурисмяки настолько распылена в мелочах, что романтическая абстракция обретает характер личности. Дуэт окружают фирменный насупленный юмор и цветастые наряды с интерьерами (фасон: Уэс Андерсон для меланхоликов), пролетарские трудности нулевого контракта и старые привычки (мобильник с ноутбуком появляются у режиссера впервые!), пронзительные мелодии и классические фильмы (Брессон, Висконти, в роли легкомысленной новинки — «Мертвые не умирают» Джармуша).
Каурисмяки, в 2017-м прощавшийся с кино «По ту стороны надежды», вернулся — причем аккурат с того самого света. Веселого в классическом смысле здесь, конечно, мало: Ансу и Холаппу сопровождают увольнения, сплин, травмы, безденежье — и регулярные радиосводки из Мариуполя, Кременчуга, Чаплино, которые то ли напоминают героям, что есть те, кому сейчас значительно хуже, то ли о масштабах несправедливости, чьи молекулы наполняет день (Альму увольняют из-за бдительности охранника в исполнении Микко Микканена — владельца первой частной винокурни в Хельсинки за последнее столетие). В «Девушке со спичечной фабрики» (1990), предыдущем фильме «пролетарского цикла», еще с Кати Оутинен, по телевизору сообщали о подавлении студенческих акций на площади Тяньаньмэнь в Пекине.
Все фильмы Каурисмяки — и новый в особенности — напоминают присказку про полупустой стакан: не стесняясь обшарпанности, неприкаянности и безнадеги, он находит в пессимистичных развалинах реальности поводы для надежды. Снимает — всё более сентиментально, без рокерского задора — напоминание, что «быть человеком» начинается не с большой идеи, а с сущей мелочи: еды нуждающемуся, ласки для бездомной собаки, сочувствия к ближнему. Именно в таком масштабе и дозировке патриотичные фантасмагории финна, живописующего любимый район Каллио, посещают глобальные явления, вроде проблемы беженцев, представленной мальчишкой-африканцем в «Гавре» (2011). Спрос с человека тут не велик, но одновременно — по зубам не каждому.
Трагифарс Каурисмяки подобен кухонному разговору, где причудливо перемешаны фантазии и привычки, новости и убеждения, экономика и лирика, здравые мысли и горькие хохмы. Если реализм кухонной раковины бастовал против социальной планировки Великобритании, то приглушенный романтизм финна наставляет ранимую душу различать то, что ты можешь исправить — и отнюдь. И Альма, не отрывающаяся от приемника, одновременно тоскующая по близости и блюдущая личные границы, прекрасный тому жизнеутверждающий пример. В этом смысле его манера рифмуется с поэтикой оттепельного кино, которое, как и Каурисмяки, вдохновила французская новая волна. Только финские истории рабочей молодежи, когда-то абсурдные и сардонические, прошли евроинтеграцию и взросление режиссера, который не принялся, как советские классики, в новое время снимать монументальные притчи.
Его метод — ироничная мелодрама о тех, кто зажат между неравнодушием к мировым трагедиям и неутешительным жизненным опытом, но не теряет решимости смотреть по сторонам. Бывают, в конце концов, в любом возрасте и разным жизненным багажом маленькие радости, большие поступки и красивые рифмы. Вроде того, что Анса называет подобранную собачку — Чаплин: то ли из потаенной любви к кино, то ли под воздействием новостных сводок. А значит, минимум одна жизнь стала гарантированно лучше.